August Heinrich von Brandt

Aus dem Leben des Generals H. v. Brandt
Berlin, 1870.

Из жизни генерала Генриха фон Брандта. Август Генрих фон Брандт (нем. August Heinrich von Brandt) (1789—1867) — прусский генерал от инфантерии и военный писатель. Участник похода в Россию в составе Вислинского легиона.

/ с.367 /

17-го (5-го) августа, после двух или трехчасового марша, в прекрасный, ясный день, мы, выбравшись из чрезвычайно густого березового кустарника, поднялись на возвышенность и отсюда увидели Смоленск, на расстоянии пушечного выстрела, с левой стороны. Pyccкие, не ожидавшие, кажется, нашего внезапного появления, были удивлены не менее нас, потому что прошло несколько минут, прежде нежели начался огонь; но затем выстрел последовал за выстрелом. К счастью, в момент самого сильного огня, мы прилегли: иначе урон наш мог бы быть весьма значителен. Преднамеренно ли поставили нас здесь, будто на подносе, чтобы отвлечь внимание неприятеля от других пунктов, или же это было делом случая — не знаю. Уже после того, как мы выдержали некоторое время огонь, показались на берегу Днепра войска: это был корпус Понятовского. От Смоленска, где накануне русские померялись с корпусом Нея, доносились ружейные выстрелы, с которыми скоро смешались и артиллерийские; на красненской дороге также появились войска, и только тогда стал ослабевать огонь, против нас направленный; лишь изредка прилетали к нам гранаты. С нашей позиции мы могли довольно хорошо обозревать и Смоленск и все поле сражения, исключая крайний правый фланг, где атаковали поляки, и левый, где дрались вюртембергцы.

Вид Смоленска произвел на поляков живейшее впечатление. С этим городом были соединены для них многочисленные исторические воспоминания; с потерею его они связывали гибель России. Собственно город, верхний, лежит на крутом левом берегу Днепра, от которого, в расстоянии 1,000 — 2,000 шагов, поднимаются незначительные высоты, охватывающие Смоленск почти полукругом. На противоположной стороне, горы отступают от берега, но становятся более высокими. В долине расположен нижний город, заключавший в себе промышленную и торговую часть населения, тогда как в вышгороде были сосредоточены казенные здания и жили должностные лица. Густой березовый кустарник, довольно большие лощины, значительные овраги, отчасти с обрывами, затрудняли приближение к городу и ограничивали доступ к нему немногими направлениями. Только под самым Смоленском облегчалось совокупное действие войск. Два ручья, текущие на юге к Днепру по глубоким ложам, много препятствовали атаке с этой стороны и образовывали, так сказать, опорную точку городских укреплений. Окружность стены могла иметь до 7,000 шагов. Из многочисленных старинных башен уцелело, я полагаю, не более двадцати; некоторые из них были вооружены артиллерией, другие оставлены без всякой обороны. На стенах, около пяти метров толщины и восьми метров высоты, занятых стрелками, хорошо сохранились, во многих местах, зубцы и отчасти бойницы.

Город окружен многими предместьями: Красненским - вниз по Днепру, Мстиславльским - между красненскою и мстиславльскою дорогами, Рославльским и Никольским, Рачевским и Петербургским - за рекою. Только Мстиславльское предместье было видимо нам во всех своих частях. Влево от него находился довольно большой пруд. Оно заключало в себе несколько порядочных домов, в том числе казенных, и соляные магазины, обращенные своими весьма длинными фасадами к городу. Часть фронта стены окаймлялась рвом, впрочем - неглубоким, который люди наши перешли без труда; местами был и род гласиса. На севере и на юге его заменяли вышеупомянутые овраги. Стена упиралась в Днепр; некоторые проломы ее были заткнуты земляными верками. Эти проломы остались, по рассказам, еще со времен последней осады Смоленска и были произведены минами. Сообщение облегчалось несколькими воротами; но, кроме их, были, вероятно, и другие проходы, потому что мы видели, как передвигались части войск, минуя ворота.

С нашей позиции Смоленск представлял живописный вид, благодаря многим большим садам в самом городе и высившимся между ними зданиями и колокольнями. В приготовлениях к бою, время прошло до часу или до двух часов, когда у подошвы высоты, которую мы занимали, началось оживленное движение. Из кустарников высыпали застрельщики, оттеснив казаков и пехотинцев, стоявших поодиночке или группами. Из Мстиславльского форштадта французы были встречены сильным огнем, но это не помешало им ловко и без большого труда утвердиться везде, несмотря на постепенное усиление канонады с земляных верков перед воротами. Войска, наступавшие по большой дороге от Красного, дивизии Гюдена, Морана и Фриана, направились на Мстиславльское предместье и подавались все более и более вправо. Кажется, имелось в виду поддержать ими корпус Понятовского. Даву находился в главе этих войск.

Лишь только прибыли названные колонны, наши застрельщики бросились к прикрытому пути и многим из них удалось добежать до стены; но так как им нечего было делать там, то они вернулись — по приказанию, или сами собою, не знаю — и начали перестреливаться с людьми, укрывавшимися за бойницами стены, по близости земляных верков, и с теми, которые были расположены в отдельных местах. Сами колонны овладели, между тем, форштадтом и нашли, за обширными, вышеназванными, зданиями надежное укрытие. В продолжение всего этого времени, огонь усиливался и вниз и вверх по реке. С той стороны, откуда атаковали поляки, гремела жаркая канонада; однако они овладели, после упорного боя, Рачевским предместьем и проникли до городской стены. Для людей авангарда стало вопросом чести постучаться в стены города; по этой причине, многие батальоны авангарда очутились в затруднительном положении; надлежало отозвать их, но все офицеры, посланные с этим приказанием, пали под неприятельскими выстрелами. Тогда один молодой офицер, граф Илиодор Скоржевский, адъютант генерала Фишера, вызвался передать приказание. Во весь карьер домчался он до рва, сошел здесь с лошади, свел ее под уздцы по откосу, вскарабкался на противоположный обрыв, исполнил поручение и через форштадт вернулся к князю Понятовскому, здрав и невредим. Только лошадь его получила две раны.

Выдвинутые, последовательно, шестьдесят орудий направили свой огонь частью по мостам, частью по тем русским войскам, которые фланкировали атаку поляков с другого берега. Канонада гремела оттуда жестокая, а вниз по реке, у Красненского предместья где атаковал Ней, дело дошло до жаркой схватки; здесь атакующие наткнулись неожиданно на земляное укрепление впереди пролома стены, произведенного, вероятно, еще во времена прежней осады: это был пятиугольник, высокого профиля, но с небольшим полигонным боком. Три бастиона были обращены в поле, два к городу. На ружейный выстрел, кустарник был кругом уничтожен; о других свойствах укрепления знали только, что оно имело, к стороне поля, сухой, не очень большой ров; к стороне же города находился широкий и весьма глубоки ров, с мостом. Французы и вюртембергцы овладели всеми подступами к земляному укреплению; некоторые солдаты проникли даже до самого верка, но, обстреливаемые с противоположного берега во фланг и в тыл русскими орудиями, поражаемые и с фронта, принуждены были отступить.

Было часа четыре, может быть и несколько позже. На флангах канонада громила неумолчно; в центре бой ослабевал. Только однажды возобновился он, с удвоенным ожесточением, у Молоховских ворот. Pyccкие пытались прорваться, но были отбиты. Показание принца Евгения Вюртембергского, что русские имели тут успех, основано, очевидно, на ошибке. «Увидите, что москали очистят город и будут продолжать отступать», заметил наш полковой командир, полковник Хлузович, подполковнику Регульскому. В эту минуту показался с правого фланга Наполеон. Он был на белом арабском коне, сопровождаемый лишь двумя адъютантами; поодаль следовали за ним многие гвардейские конные егеря. Император ехал размеренным галопом; сидел не особенно хорошо, с опущенными поводьями, двигая правою рукою. У средины Мстиславльского форштадта он остановился, поговорил с несколькими генералами, потом поехал дальше, опять остановился, посмотрел в подзорную трубу, на город и скрылся с наших глаз. Вслед за тем выехало из самого форштадта и из-за него большое число 12-фунтовых орудий (я насчитал тридцать шесть); они расположились против стены и открыли по ней сильный огонь, но, кажется, без всякого успеха. Позже выстрелы их были направлены по зубцам, что принудило удалиться находившихся там стрелков. Другие орудия анфилировали прикрытый путь очищенный, вследствие того, русскими.

Пока все это происходило, гвардия, прибывшая с бивуака у Ивановского, построилась позади нас. На покатости горы, на которой мы стояли, сидел князь Невшательский; рядом с ним два офицера его войск: один рисовал, другой писал под диктовку маршала. Но временами, вблизи нас, падали ядра. В разных местах города вспыхнули пожары, произведенные нашими ли гранатами, или, умышленно, русскими. Мы получили теперь приказание двинуться к Мстиславльскому форштадту, где расположились позади больших, вышеупомянутых магазинов, и должны были образовать резерв 1-го корпуса. Место наше заняла дивизия Роге. Часов около семи огонь стал ослабевать; мы овладели, по-видимому, всеми подступами к городу; однако, изредка, бой разгорался опять; пушечные выстрелы смешивались с ружейным огнем. Сражение продолжалось, таким образом, до десяти часов. В городе свирепствовали пожары. Pyccкие зажгли свои провиантские магазины. Колосовой и зерновой хлеб, взлетавший с треском, и багровым пламенем освещавший черные облака дыма, потом постепенно бледневший и пеплом падавший на землю — вся эта картина напоминала извержение огнедышащей горы. На левом фланге также вспыхнул сильный пожар: загорались сараи, подожженные русскими; наконец и на правом фланге показался огонь: русские гранаты зажгли большой навес для склада кирпичей, куда, были снесены тяжелораненые. При быстром развитии пламени, лишь немногие из них были спасены — событие ужасное, отодвинутое на задний план только другими происшествиями, беспрестанно сменявшими одно другое.

Войска расположились бивуаком почти на тех самых местах, где стояли главные силы во время боя. Был прекрасный, ясный, нисколько свежий вечер, спустившийся на кровавую работу дня. Часов в десять распространилась по лагерю весть, что русские очистили или готовы очистить город. В час пополуночи это уже было достоверно известно; однако с первыми лучами солнца устремилось множество людей к воротам, которые уже были заняты французскими гренадерами.

Надобно предполагать, что русские рано начали свое отступление. Вывожу это из следующих обстоятельств. Два батальона третьего польского полка (предводимые батальонными командирами Рожицким и Куртюшем), совершенно затерялись в бою. Князь Понятовский послал, в десять часов, адъютанта своего, графа Скоржевского, восстановить с ними связь. В темноте, адъютант едва не попался в руки казаков, которые переплыли Днепр для разведки. Преследуемый ими, он наткнулся на пост батальона Рожицкого. Здесь посланник узнал о положении дел и о том, что, еще с наступлением сумерек, слышен был стук колес с противоположного берега реки, и что русские, вероятно, отступают. Известившись в то же время, что поблизости, в церкви, находится французский генерал, адъютант Понятовского отправился к нему. Он нашел здесь штаб-офицера, писавшего под диктовку генерала. Другой генерал лежал на диване и спал; кругом его толпились офицеры. Когда польский адъютант сказал генералу, что его едва не захватили казаки, тот возразить: «ah bah! messieurs les Polonais voient partout des Kosaques!» («А, ба! господам полякам везде мерещатся казаки!») Не желая вступать в препирательство с генералом, офицер передал ему слышанное от Рожникого. Фраицузский генерал сказал опять: «ah bah! croyez-vous qu'ils évacueront la place? ils ne seront pas si bêtes» («А, ба! неужели вы думаете, что они очистят город — они не так просты»). Тогда штаб-офицер, писавший за столом, встал и заметил генералу, что это известие заслуживает внимания и должно быть передано по принадлежности. Разбудили спавшего генерала, который повернулся с неудовольствием, отвечал: «ah! c'est une bêtise! pourguoi nous cederont-ils la place, qui est toute intacte?» («Вздор! зачем они уступят нам город, когда он еще нетронут!»), и опять принялся спать. Адъютант поехал в обратный путь и доложил Понятовскому все, что видел и слышал. «Ну, если эти господа не хотят верить — не наша вина», сказал Понятовский. — Кто был французский генерал, не сам - ли Даву, осталось неизвестным; судя по многочисленной свите, можно думать, что это был он.

Городские обыватели будто вымерли. Все укрылось в церквах и в подвалах. Между тем как некоторые колоны двигались к Днепру, другие получили приказание тушить пожар. Разливаясь быстро, пламя превратило множество домов и целые улицы в груды развалин, из которых стремительно взвивались столбы огня и дыма.

Гвардия тотчас же вступила в город; мы простояли на нашей позиции все 19-е (7-е) число. Воспользовавшись отданным приказанием варить пищу, я объехал, с несколькими товарищами, поле сражения во всех направлениях. Сначала мы осмотрели местность, которую, занимал 1-й корпус. Судя по сильному огню, продолжавшемуся здесь, много часов сряду, мы ожидали найти гораздо большее количество убитых. Например, начиная от горы, которую мы занимали, до соляного магазина, лежал только один убитый седьмого полка; в форштадте трупов было, конечно, больше, но число их не могло идти в сравнение с тем, которое мы видели у Салтановки, под Могилевом. И русские убитые попадались, сравнительно, редко. Встречались, правда, лужи крови и, по слухам, целые дома были наполнены трупами, однако все это не стояло ни в какой соразмерности с господствовавшим здесь жестоким огнем. В прикрытом пути — если здесь можно употребить это выражение — лежало, напротив, много убитых; вероятно, раненые добрались сюда и умерли здесь, а может быть батареи, фланкировавшие части постройки, произвели опустошение. Тут находились и французские убитые, до нага раздетые, которых можно было узнать по валявшимся возле них киверам.

За то на левом фланге, где атаковал корпус Нея было очень много трупов, особенно на местах низменных и в ямах, куда, по естественному влечению, пробирались раненые, или куда переносили их товарищи: тут трупы лежали по три и по четыре рядом или друг на друге. Некоторые были страшно обезображены, и все раздеты до нага. Я уже упоминал об укреплении, стоившем так много крови. В нем было найдено много железных орудий.

Русские стреляли еще с противоположного берега; застрельщики корпуса Нея также поддерживали живой ружейный огонь. Мимо нас беспрестанно проносили раненых. С городом восстановилось, между тем, сообщение по мосту через упомянутый выше мокрый ров, и мародеры со всеусердьем воспользовались этим обстоятельством: они возвращались, нагруженные всякого рода вещами.

Под вечер ходили мы к месту расположения 5-го армейского корпуса (польского). И здесь боевое поле было не менее кроваво, как и на левом фланге. Корпус потерял 60 офицеров и 2,000 нижних чинов убитыми и ранеными. Кирпичный сарай, в котором сгорели раненые, представлял ужасающее зрелище; рассказывали множество примеров геройской доблести людей, соперничествовавших в самоотвержении, что немало содействовало увеличению урона. Пальба, от времени до времени весьма сильная, не прекращалась целый день, потому что хотя русские и отступили на московскую дорогу, однако напротив Смоленска постоянно находились большие массы их. Можно было невооруженным глазом ясно рассмотреть расположение и тактическое распределение этих войск.

Вечером говорили в лагере, что немецкие войска перешли в брод чрез Днепр, овладели частью Московского форштадта и предместными укреплениями, что русские пытались отбить и то и другое, и что это повело к весьма серьезным столкновениям. Сильный ружейный огонь, живо сопровождаемый артиллерийским, действительно гремел оттуда почти целый день и тем подтверждал справедливость рассказов.

Между убитыми и ранеными, здесь и там лежавшими, обратил на себя наше особенное внимание молодой русский солдат с атлетическими формами. Он был раздет до нага; рана в грудь дала повод предполагать его в числе убитых, и потому его отнесли в сторону, к последним; но солдат вдруг приподнялся, проговорил несколько слов и опять упал. Я приказал подложить под несчастного соломы, накрыть его и поручил страдальца нашему человеколюбивому врачу, доктору Гуличу. Солдат прожил до позднего вечера, неоднократно приподнимался, говорил что-то и снова впадал в беспамятство. В одну из минут самосознания, он сказал нам: «Вы добрые люди; но ваш царь должен быть злой, очень злой человек. Что сделал ему наш царь? Чего он хотел от нашей матушки — России?... Восстань, святая Русь, на защиту веры, царя и отечества!...» Кажется, это были его последние слова; вскоре потом я узнал от Гулича, что солдат умер. «Таковы-то все они, русские!» заметил, вечером, бывший свидетелем этой сцены капитан Лихновский, у бивуачного костра — «Боюсь, что наш император затеял опасную игру».

Перевод http://visla.milua.org/statti/brandt3.htm